Железо рождает силу. Сила рождает волю. Воля рождает веру. Вера рождает честь. Честь рождает железо.(c)
Задушевные разговоры, странная дружба народов и бравые хитлумские ребята. Все как мы любим, в общем.
- Ты права. Извини, что ныть начал.
- Да, это очень важно. Когда я была маленькой, то скучала по дому, особенно ночью. Мама знала, что так будет, и сказала смотреть на небо. Она сама любила после вечерней дойки садиться на крыльцо и разглядывать звезды. И я тоже посмотрю, то тогда мы будем смотреть вместе, на одно и то же. И так мы как будто ближе...
Мардил и Фаэлос беседовали о чем-то своем, и он старался в их сторону даже не смотреть, и дело было, конечно, не в них самих, а в еде, притрагиваться к которой Фаэлос ему еще не разрешил. Они тоже на них с Айолли не смотрели - должно быть, потому что не хотели смущать, а обратить на "голубков" всеобщее внимание и завернуть очередную шуточку было некому.
Северянка старалась поменьше есть при Сильвирине, которого, наверное, уже мучало чувство голода. Она пила квенилас вместе с ним и тоже не смотрела на Фаэлоса и Мардила.
Заметив, что Ломэлоттэ стесняется при нем есть, Сильвирин решил, что это совсем никуда не годится, и потому неловко поднялся и поковылял к выходу. На молчаливый вопрос обернувшегося в его сторону эльфа она только отмахнулся. Прошел он, правда, немного и и вскоре устроился у стены передохнуть. Это его, впрочем. не сильно расстроило, и он уселся на землю, привалившись к каменной кладке и глядя в небо. Он и раньше любил смотреть на звезды, но сейчас это занятие было каким-то особенным.
Иримэ и Айглен вернулись не через пару дней, а к вечеру четвертого дня, когда все обитатели крепости были уже в изрядной степени на нервах. Пришли они, впрочем, целые и невредимые и по виду весьма довольные. Но самое главное, что не вдвоем, а вчетвером. С собой они привели невысокую, но крепкую хитлумку лет тридцати и ее дочь, на вид не старше десяти. Все вещей у них с собой была одна наскоро собранная котомка, зато женщина несла на плече топор и вид имела весьма решительный. Девочка же рассеянно теребила длинную, льняного цвета косу и во все глаза смотрела на Иримэ, Айглена, остальных эдайн и эльфа, да и вообще на все, что ее окружало.
- Это Альквен и Хисиэль, - Айглен поочередно указал на мать и дочь и объявил: - Они теперь будут с нами.
Альквен почтительно, но с достоинством поклонилась, прижав одну руку к груди и наклонив голову, а Хисиэль замешкалась, поскольку все было слишком уж необычным и поразительным, чтобы помнить о вежливости.
- Не лучше ли отвести их в ближайшую деревню? - сразу поинтересовался Фаэлос.
- Ты бы видел, как она орудует этой штукой, - Айглен кивнул на топор в руках старшей хитлумки, - сразу бы передумал. Так или иначе, идти им некуда, и они останутся у нас.
- Я сделаю квенилас, - сказала северянка, решив, что если кто-то сыграет роль радушной хозяйки, они побыстрее освоятся.
Она поставила воду и достала травы. Ей хотелось позвать девочку помочь, чтобы она развеялась, но гостей с порога к домашним делам не привлекают.
- Эта аданет приютила нас у себя, и мы решили у нее переночевать, - пояснила Иримэ. - Но именно в тот вечер вастакам понадобилось прийти к ней и спросить, почему она не платит положенную дань. Альквен весьма доходчиво объяснила им, что ей самой есть нечего, - нолдэ усмехнулась, явно с одобрением, - и нам пришлось вмешаться, а после взять Альквен и ее дочь с собой.
Женщина тем временем тоже сняла котомку и переместилась к очагу.
- Помочь чем? - спросила она у Айолли, рассудив, что именно она тут на хозяйстве.
Девочка все так же стояла на одном месте, так что Иримэ мягко подтолкнула ее вперед
- Иди-ка устраивайся и отдыхай. А потом найдется, кому показать тебе здесь все.
Хисиэль посмотрела на нее огромными, расширенными от удивления васильковыми глазами, словно видела перед собой ожившего персонажа сказки (впрочем, для нее так оно и было) и спорить, разумеется, не стала.
Хитлумка держалась молодцом, и по ней невозможно было сказать, что она совсем недавно кого-то зарубила топором. Ее акцент она, похоже, пока не заметила, а может, просто не хочет лезть не в свое дело.
Вскоре по маленькому залу распространился приятный травяной дух, и северянка всем налила квенилас. Кто бы мог подумать, что посуда убитых хитлумцев так недолго будет пустовать...
- ... В общем, черные в Дор-Ломине теперь носятся как в зад ужаленные, - тем временем рассказывал Айглен. - Прошерстили всю округу, да только кто-то из них оказался настолько туп, что где-то проболтался, кого ищут. Теперь эту их "секретную информацию" в каждой деревне знают, и люди только о том и говорят. Кто-то боится, что снова большая война будет, а кто-то... ни разу не было, чтобы меня где-нибудь с такой радостью встречали.
- Ну, положим, не тебя, - заметил Мардил.
- Не меня, - согласился Айглен, - но и мне перепало. А еще никогда не думал, с кем буду, - он осекся, покосившись на Иримэ и решил все-таки продолжать, - ладно, достаточно того, что это было весело, а искать на пойдут на запад или на юг, но никак не сюда.
- Ну почему же достаточно? - рассмеялась нолдэ. - Это отличная история, которую не зазорно рассказать. Мы с Айгленом наткнулись на прямой дороге на разъезд черных, и нам ничего не оставалось, как прыгнуть в канаву, а потом еще и ползти по ней до самой деревни - к счастью, было недалеко. А когда мы стали оттуда вылезать, то ужасно напугали Хисиэль, которая к той канаве пошла с ведром того, что обычно в такие места выливают. Так мы и задержались у Альквен - чтобы отдохнуть, а главное, одежду отстирать. А то, черные, пожалуй, легко бы выследили нас по запаху.
Альквен, которая уже устроилась у очага с чашкой квениласа (Мардил предусмотрительно показал ей место рядом с собой), ничего не сказала, только улыбнулась и кивнула, подтверждая, что эта история - чистая правда. Ее дочь опустила глаза и снова стала теребить кончик косы. Она бы тоже хотела рассказать, как все было, но слишком стеснялась и не могла и слова сказать.
История Иримэ и Айглена была смешной и девушка заулыбалась. За то недолгое время, что она провела в убежище хитлумцев, Ломэлоттэ научилась находить смешное в страшном, ведь если этого не делать, недолго и умом тронуться
- Я буду рада, если и правда остаться разрешат, - хитлумке на самом деле было далеко не так спокойно, как она показывала, и потому хотелось поговорить. - И дело хорошее, и за Хисиэль так спокойней. Только перестала от черных ее прятать, так вастаки пожаловали. Говорят, если ничего нет, отдавай ее. Ну я им показала, чего у меня для них есть...
Кроме того, она подумала, что если Альквен приходилось так плотно общаться с черными, то она, возможно, признает ее говор.
Она не хотела ничего говорить насчет "бредней", хотя бы потому, что в этом не было никакого смысла. На свом опыте она знала, как больно, когда заставляют жить где-то, где не хочется.
- Хисиэль, а ну слезай оттуда! - прикрикнула Альквен вместо того, чтобы ответить северянке.
- Я только минуточку посижу, хорошо? - попросила девочка.
- Ну ладно, не свались только, - хитлумка махнула рукой. - Вот, видишь, какая любопытная она у меня, - обратилась она уже к Айолли, - ваши таких любят.
Северянка поднялась и подлила еще квениласа, а потом и достала миски для похлебки, благо, приготовила ее совсем недавно и та еще не остыла.
- Девочке пока не кладу, а то остынет.
- У меня старшая сестра такая же красивая росла, - вклинился Сильвирин, - и кончилось это плохо. Так что все ты правильно делаешь.
А сверху снова раздался детский голосок, на этот раз испуганный.
- Мама, я слезть не могу, - девочка сидела на краю люка, ведущего наверх, и уже спустила ноги, чтобы встать на верхние ступени лесенки, но с ее места она казалась совсем шаткой и ненадежной, а ступени начинались так низко и шли так далеко друг от друга, что Хисиэль не могла решиться спускаться дальше.
Альквен встала и пошла было ее снимать, но ее опередил Фаэлос. Синда ловко влез наверх и, высунувшись в люк, поманил девочку к себе. Но при виде эльфа та опешила.
- Ой! - только и выдала она.
- Может, и мы так же будем, - тихо сказала она Сильвирину. - Ну, растить кого-нибудь...
Тем временем к вызволению Хисиэли с верхнего этажа присоединился Айглен, которого девочка уже не боялась, так что вскоре она, вся красная от смущения, снова оказалась в зале. Альквен тем временем, решив, что девочку и без ее участия отлично снимут, о чем-то своем беседовала с Мардилом.
Наконец девочку спустили и она осталась предоставлена сама себе.
- Кушать будешь? - спросила северянка, надеясь, что ее акцент не испугает Хисиэль.
- Ага, буду, - радостно отозвалась девочка. Есть ей явно очень хотелось.
Иримэ по своему обыкновению устроилась у стены на некотором отдалении от остальных и молча наблюдала за этой сценой. Сегодня в крепости было на удивление уютно, и это полузабытое ощущение было просто невероятно приятным. То ли дело было в том, что она отвыкла от нормального общения, то ли в том, что у всех рано или поздно наступает тот предел, когда волей-неволей позволяешь себе расслабиться, потому что держать себя в состоянии сжатой пружины больше не можешь, то так или иначе, это место и эти люди за столь короткий срок стали для нее почти родными. И от мысли, что скоро придется их оставить, на душе становилось муторно, так что нолдэ старалась о таком не думать. В полуразрушенной крепости, которая когда-то строилась у нее на глазах, среди войны и разорения, здесь каким-то необъяснимым образом было очень спокойно и тепло. Это место хотелось назвать домом. Правда, совсем уж расслабляться она себе не позволяла: в конце концов, она не спала и толком не отдыхала много дней, и если не будет держать себя в руках, то неминуемо уснет. И тогда никакого уюта для нее точно не будет... да еще и ребенок испугается.
Похлебку она теперь варила сама, добавляя травы, которые положила матушка Айрэ. Поначалу хитлумцы подозрительно косились, почувствовав непонятный запах, но потом им даже понравилось. Северянке хотелось отблагодарить их за гостеприимство, и она, как могла, старалась придать этому месту уют.
- На, держи. - Она протянула миску Хисиэли.
Хисиэль напоминала сытого котенка, который уже засыпал на ходу, так что Альквен еще укрыла ее плащом, и от этого девочка совсем сомлела.
- Ага, и ведь все это время не подавала виду, - рассмеялся Айглен, впрочем, совершенно беззлобно.