Внезапно, новогоднее. Предсказуемо, про эту жэнщину)
Праздничные огонькиХронисты говорили, второй год путешествия подходит к концу. Удивительно, но в бесконечной ночи, среди метели, белой пеленой заслоняющей звезды, еще остались те, кто вел счет дням.
Иримэ не считала, но верила. Впрочем, ей не слишком хотелось вдумываться в эту цифру. Два года, два дня или две сотни лет — какая разница? В Хэлкараксэ время ощущалось иначе. Холодная изломанная пустошь, пересеченная разломами, трещинами и проливами, оскалившаяся торосами, ощетинившаяся полями битого льда, умела превращать каждый миг в вечность. Да и какой смысл имела здесь перемена звезд на небе? Не лучше ли считать пройденные лиги? А может, потерянных сородичей? От одной смерти до другой — получатся ли примерно равные промежутки?
Впрочем, отмерять время таким образом точно никому бы не понравилось. А слова хронистов произвели большое впечатление сперва на Финдэкано и Финдарато, а потом и на Нолофинвэ. Измученному народу нужна хоть какая-то отдушина, краткое время отдыха и радости — так почему бы не устроить праздник?
читать дальшеВопреки обыкновению, предстоящее торжество совсем не вдохновляло Иримэ. Недавно три десятка из ее немногочисленных верных потерялись в метели. Найти удалось лишь нескольких — занесенные снегом застывшие тела.
— Мы почтим память каждого погибшего, когда дойдем. Но не сейчас, — брат каждый раз говорил одно и то же.
Как правило, это казалось справедливым, ведь каждый день кто-нибудь терялся, проваливался под лед или не просыпался после стоянки. Случалось даже так, что эльдар падали замертво во время перехода. Невозможно справлять тризну непрерывно. Но как же бесчестно веселиться и праздновать именно теперь!
Поэтому Иримэ предпочла отправиться к краю ледяного поля вместе с охотниками и не смотреть, как украшают лагерь. В конце концов, праздничное угощение нужно еще поймать.
Во Льдах всякое мясо пригодно в пищу, и никогда не знаешь, где ее найдешь. Поэтому охотники взяли с собой и сети, и гарпуны, и остроги, даже копья, рогатины и луки. Рыба и морские животные, тюлени, даже белые медведи — все могло стать добычей. Как оказалось, не взяли они с собой только запас удачи.
Стоило отойти на полсуток пути от стоянки, как ветер усилился. Закрутилась белая круговерть, колючая крошка ударила в лицо, словно пытаясь выцарапать глаза. Дышать стало тяжело даже через плотно намотанные шарфы. Где-то там, в вышине, звезды совершали большой круг по небу, отмеряя еще один год путешествия через Вздыбленные Льды. Но метель закрыла звезды, холодные и равнодушные. Они видели смерть многих, не сойдут со своего пути и из-за еще одного маленького отряда.
В вое ветра терялось направление, снег летел отовсюду, стирая границы между ледяным полем и небом. В этой выглаженной ветрами пустоши не найти укрытия, а рубить лед — поздно.
— Сядем на лед и прижмемся друг к другу, — предложил Варнион. Ему не с первого раза удалось докричаться до остальных.
— Нет, так мы замерзнем! — отозвался Эккайро, другой охотник. — Надо идти!
— Куда? — вопросили сразу несколько голосов.
— К лагерю! — громко прокричала Иримэ.
От мыслей о том, что ее верные тоже, должно быть, решили идти и искать своих, стало еще холоднее. Но и пережидать, надеясь, что метель скоро уляжется, — это сдаться и умереть, даже не попытавшись выбраться. Дорога, несомненно, отнимет много сил — но и холод тоже.
— А если промахнемся? — возразил Варнион.
— Тогда найдем укрытие, — заверила Иримэ.
Когда нечего терять, отказываться от риска просто глупо.
Руки мерзли даже в теплых рукавицах, но эльдар все равно размотали длинную веревку и обвязались ею, закрепив у каждого на поясе. И снова лучше не думать о том моменте, когда придется резать обледеневшие волокна, чтобы освободиться от лишнего груза, которому уже не помочь. Этого может и не случиться.
Каждый шаг против ветра стоил усилий, потоки воздуха стремились свалить с ног, замести, похоронить — так, что и не найдут потом. В белой пелене совершенно не за что зацепиться взгляду, и Иримэ хотелось просто зажмуриться и двигаться куда-то вперед. Но так нельзя. Шанс высмотреть лагерь или хоть какое-то убежище и без того невелик. Иногда ей казалось, что среди однородной белой пелены встают темные силуэты, но всякий раз то ли зрение подводило, то ли просто закручивался снег, создавая тень. Руки и ноги деревенели от мороза, на открытых частях лица боль от хлещущего колкого снега сменялась онемением. Это скверно.
Иногда Иримэ казалось, будто она толкает перед собой тяжеленную груженую телегу, у которой заклинило колеса. Иногда — наоборот, что она раз за разом падает, но каждый раз в последний момент успевает удержать равновесие. Время шло, и она не знала, насколько еще ее хватит. Это уже не геройство, а глупость — идти первой, просто потому, что не хочется тратить силы на перемену места. Да и велика ли разница?
Эккайро, шедший вторым, начал отставать, веревка натянулась. Стиснув зубы, Иримэ налегла на нее, не позволяя замедлить движение. От усталости и подступающего отчаяния хотелось кричать, но кричать нельзя. С криком уходят силы и тепло, а значит — сама жизнь. И не хватало еще сорвать голос, когда, возможно, придется звать на помощь. Если они смогут добраться достаточно близко.
Спустя несколько тысяч шагов Эккайро все-таки упал. А Айменель остановился, тяжело и медленно дыша, и не смог идти. Так и стоял, словно замерзший столб, заслоняясь рукавом от ветра. Веревку все-таки пришлось резать и завязывать по новой. У Иримэ не осталось сил разговаривать и отдавать распоряжения: она потратила их на то, чтобы подтащить сани и погрузить на них двоих эльдар. Затем впряглась вместе и Варнионом. Так идти стало еще тяжелее.
«Лагерь уже близко», — соврала она самой себе.
Не исключено, что они шли в совсем ином направлении. Или бродили кругами. Или направлялись прямо к какой-нибудь трещине, которая станет их общей могилой. Но иногда самообман — во благо.
Она считала шаги, доходила до сотни и начинала снова. Эта простая монотонная деятельность успокаивала, а мысли о том, что путь слишком долог и, возможно, лагерь действительно в другой стороне, не донимали. От движения уже не становилось теплее. Иримэ старалась все время шевелить пальцами на руках и ногах, чтобы разогнать кровь, но получалось все хуже.
Интересно, а станет ли Нолофинвэ праздновать конец года, если его сестра не вернется с охоты?
— Умолкни и не смей так говорить, — сама на себя шикнула Иримэ.
Что за нелепая обида? И как можно хоронить себя раньше времени? Те, кто думает о смерти, умирают первыми, даже если они сильны и здоровы. Выживают те, кто яростно хочет жить, и это желание греет не хуже огня.
Она шла упрямо, наклонившись вперед, экономя силы и дыхание. Сотня шагов. Затем еще одна. И новая сотня. Постепенно все рассуждения сменились тупым, но несгибаемым упрямством.
Потом упал еще один. Новый груз уже на вторых санях.
«Мы никого не бросим», — говорило упрямство, и Иримэ не спорила.
Она не могла бы сказать, через сколько часов поняла, что окончательно потерялась и понятия не имеет, куда идти.
— Может, остановимся? — хриплым, не своим голосом прокричал Варнион.
— Нет! — почти прорычала Иримэ.
Она не собиралась сдаваться. Ни за что. Никогда. Но отчаяние уже просачивалось в ее сердце так же, как холод проникал в тело.
— Мы дойдем! — она не стала уточнять, куда именно. Куда-нибудь.
Иримэ привычно отсчитала еще три раза по сотне шагов. А потом случилось чудо. Говорят, в конце года, когда звезды завершают большой круг по небу, и настает время чудес, но в подобные сказки верят только дети. И все же...
Ветер не улегся, но слегка ослабел, и среди сплошной пелены показались разноцветные огоньки: изумрудные, небесно-синие, даже фиолетовые и бледно-алые. Разум подсказывал, что это всего лишь отблески небесного сияния, отраженные снегом, но Иримэ все равно застыла, забыв о холоде и любуясь удивительным зрелищем. А огоньки дрожали и перемещались, будто в танце, трепетали на ветру, словно праздничные флажки, и наконец остановили свое движение, выстроившись в цепочку.
Иримэ уже не думала, просто шла, и иллюзия ясной цели придавала сил. От одного огонька к другому. От изумрудного к сапфировому, от сапфирового — к зависшему в воздухе осколку льдистого кианита, дальше — к рубиновому, аквамариновому и снова к изумрудному. Остальные охотники тоже приободрились, следуя за удивительной игрой света. Вроде бы стало немного теплее.
— Вот и праздник вершины года! — воскликнул с саней Айменель.
Огоньки согласно подмигнули. Иримэ готова была поклясться, что это так. И уже не так важно, что ждет впереди, и уже не так страшно потеряться в белой ледяной пустоши. Для страха и тревоги просто не осталось места перед такой красотой.
Один из огоньков Иримэ даже попыталась поймать руками, но когда она глухо хлопнула друг о друга толстыми рукавицами, между ними остался только снег. От радости теплело на сердце, и холод отступал, а отчаяние исчезло без следа. Жаль только, что краски давно замерзли, иначе просто непростительно было бы не отразить это волшебство на холсте. Но когда Льды закончатся, Иримэ непременно напишет такую картину, чтобы сохранить это мимолетное, невесомое свечение в веках и показать каждому, кто пожелает его увидеть.
За этими мыслями она не заметила, как метель совсем утихла. А вслед за тем и огоньки растворились, не находя в воздухе снега, чтобы отразиться. Перед охотниками предстало ровное ледяное поле, озаренное многоцветным небесным сиянием. Они стояли на самом краю, у широкой трещины, которую в пору назвать настоящим проливом.
— Повезло, — выдохнул Варнион, глядя на черную, опасно близкую воду.
В этот самый миг под темной поверхностью возникла огромная тень, а спустя несколько мгновений над водой показался сперва крупный плавник и наконец — массивное тело кита. Эльдар, не сговариваясь, схватились за гарпуны. Морского гиганта убить непросто — не охота, а настоящее сражение, — но его мясо и жир согреют и накормят многих. Никто не собирался отступать, раз судьба порадовала столь щедрым подарком.
В конце концов, на праздник всем нужно поесть досыта.