Я могу приплести Хэлкараксе даже к тексту про Гил-Галада. И просто способна мусолить эту тему вечно)
Q: Ты жалел или радовался, что не участвовал в ледовом походе?Метель выла и стенала, забрасывая колким снегом небольшой отряд эльдар, растянувшийся по горной дороге. Сначала Эрейнион боялся, в голосе ветра ему слышался вой чудовищ, и казалось, что они вот-вот подкрадутся, а воины не услышат их шаги. Но время тянулось однообразно, час за часом, и ничего страшного не происходило.
Рохаллор шел спокойно, наклонив голову и время от времени стряхивая снег с красиво заплетенной гривы. Он не торопился и не боялся, потому что знал эту дорогу. От этой ровной поступи клонило в сон, и Эрейнион сам не заметил, как задремал, укутавшись в подбитый мехом плащ деда. А полудрема постепенно сменилась крепким сном, который прервался только когда что-то изменилось.
Финголфин снял с себя плащ и укутал внука, завернув, словно совсем малыша, и так понес к месту стоянки. Путешествовать в виде свертка казалось постыдным, но вылезать из тепла все еще не хотелось. Так что Гил-Галад просто открыл глаза и вяло заворочался, выказывая недовольство, но не слишком настойчиво.
читать дальше— Поспи еще, Реньо. Разбужу тебя к ужину.
Ну точь-в-точь как с маленьким! А ведь Эрейнион сам напросился поехать вместе с дедом в Римгарт, самую северную из крепостей Эред-Вэтрин, и вовсе не затем, чтобы проспать всю дорогу и ничего не увидеть. Он высунул голову из плаща и заворочался сильнее, выпутываясь целиком.
Метель уже улеглась, и теперь на волосы и шерстяной кафтан Финголфина опускались мелкие снежинки.
— А тебе разве не холодно?
Эрейниону даже стало стыдно. Ведь он уже взрослый, не может думать только о себе.
— Нет, Реньо, я не мерзну. А ты, раз проснулся, может, поможешь Эктелю развести костер?
Финголфин указал в сторону одного из своих воинов, который раскапывал снег под кострище. Другие споро сооружали навес. Все они прекрасно справлялись, лишние руки явно не требовались, но Финголфин не любил оставлять внука без дела. Эрейнион должен был все время чему-нибудь учиться, и ему это нравилось, но сейчас у него нашлись другие планы.
— А ты в Хэлкараксэ научился так переносить холод?
Оказавшись на земле, Гил-Галад поежился. Несмотря на безветрие, мороз никуда не делся, и хотелось поскорее оказаться у огня. Развернуть и согреть теплое одеяло и укутаться в него — вот это было бы славно.
— Вот бы и я там побывал, тогда мог бы в одной рубахе сейчас ходить, — мечтательно протянул мальчик.
— Еще пара дней пути — и ты перестанешь так сильно мерзнуть, — Финголфин мягко потрепал его по волосам, стряхивая с макушки снег. — Льды для этого совсем ни к чему.
Мотнув головой, Эрейнион вывернулся из-под руки. Даже глупцу понятно, что Вздыбленный лед и зима в Эред-Вэтрин — не одно и то же. Горный хребет протянулся вдоль границ Хитлума, высокий и отвесный, неприступный, изломанный и опасный. Тяжело бы пришлось нолдор, не подскажи им народ Митрима тайные тропы и удобные перевалы. Но это все в прошлом: теперь среди скал высились крепости, вытянувшись длинной цепью вдоль границ. Везде жили эльдар и эдайн, и лишь для Эрейниона все казалось в новинку. Но вот бы ему посчастливилось родиться раньше, тогда бы он стал настоящим первооткрывателем! Не проторенной дорогой ехал бы он, а прокладывал путь через суровый север, там, где не ступала еще нога ни одного из эрухини.
Увидев неподалеку заснеженный валун, Гил-Галад взобрался на него, воображая, будто лезет на ледяную глыбу.
— А может, я тоже хочу совершить подвиг! — мальчик подбоченился и даже подпрыгнул от избытка чувств. — Почему на меня никаких подвигов не осталось? И ты так говоришь, будто совершать их вовсе не здорово.
— Легкие и приятные дела не называют подвигами, — Финголфин протянул к нему руки. — Прыгай, я ловлю.
Эрейнион фыркнул и отошел на полшага. Прыгнуть и правда было бы проще, чем слезать, но так он смотрел на деда сверху вниз и чувствовал себя больше и значительней.
— Тогда лучше бы я шел через Льды вместо тебя. Мне ничего не досталось, а тебе не нравится. Это бесчестно!
— И тебе бы тоже не понравилось, — Финголфин усмехнулся, но как-то горько. — А я бы считал тот переход веселым приключением. Но давай объясню...
Укутавшись, Эрейнион уселся прямо на снег и приготовился слушать. Отец считал, что он еще слишком юн для страшных сказок, а дед не отказывал наотрез, но разговорить его было не так-то просто. Но сейчас явно выдался особый случай.
— Тебе прохладно здесь, не так ли? Представь, ты называешь это чувство теплом. Но обычно тебе ужасно холодно. Ветер намного сильнее, чем сейчас, метель длится неделями, и укрыться от нее негде. Твои руки и ноги немеют от холода, а когда ты отогреваешься, болят и покрываются волдырями. Однако и согреться непросто: нет дров для костра, только немного жира добытого на охоте. Но охота не всегда удается.
Эрейнион замер, боясь дышать, и оказался будто бы в другом месте. То ли дед вкладывал чары в свои слова, то ли воображение разыгралось, но каждое услышанное слово порождало образы. Он видел бесконечные ледяные поля, ощущал кожей ветер, куда более холодный и жестокий, чем сейчас. Он видел эльдар, которые, согнувшись, шли сквозь метель, тяжело, будто толкали что-то перед собой. Он видел эльдар в ледяных юртах, сгрудившихся вокруг робкого огня, чтобы не упустить ни крупицы драгоценного тепла.
— Представь, что ты идешь ночь за ночью, тащишь на себе тяжелые сани, будто лошадь, потому что лошади пали от холода и голода, и вы съели их. Ты устал и голоден. Скоро мы сварим сытную похлебку, но представь, что у тебя есть только маленький кусочек дорожного хлеба, какой ты сейчас назвал бы крошкой, и кусок мороженого мяса. Этого недостаточно для восстановления сил, и ты смотришь на запасы. Ты все готов отдать за них, тебе кажется, ты умрешь, если не наешься досыта, ты готов бросаться на еду, словно животное. Однако они не для тебя, а для других. Тебе приходится выбирать, кому отдать больше пищи: слабым, чтобы они выжили, или сильным, чтобы они не ослабели и могли охотиться и прокладывать путь. Ты будешь сожалеть в любом случае, но никто не должен усомниться в твоей правоте.
Теперь Гил-Галад видел, но не понимал. Он не помнил, чтобы ему так сильно хотелось есть, и совсем не знал, что бы выбрал.
— Представь, каждую ночь кто-нибудь умирает. Не просыпается на стоянке, проваливается под лед, теряется в метели. Ты не можешь предугадать, кого похоронишь следующим. Может, друга. Может, родича. Может, того, кто совсем занемог, а может, того, кто недавно находил в себе силы любоваться небом и ледяными полями, с кем вы складывали песни о дивном небесном сиянии. И самое главное — представь, ты не знаешь дороги. Не знаешь, куда идут те, кто доверил тебе свои жизни — к новым землям или к мучительной гибели.
— А я бы посмотрел на небесное сияние, — невпопад ляпнул Эрейнион.
Ему сделалось ужасно холодно и неуютно, но холод этот шел не снаружи, а откуда-то изнутри, словно поселился в сердце. Он хотел сказать хоть что-нибудь, чтобы заглушить это ощущение.
— Его видно и в Римгарте, — Финголфин все-таки снял с валуна ошарашенного внука и отряхнул от снега. — А теперь, смотри-ка, Эктель уже собрал хворост. Пора тебе разжечь огонь и первым согреться.
Гил-Галад кивнул и полез в поясную сумку за собственным огнивом. Теперь теплое, живое пламя и правда казалось куда более желанным.
— Все равно лучше бы я родился раньше и шел с тобой через Льды, — упрямо заявил мальчик, усаживаясь у кострища и чиркая огнивом.
Он еще не знал названия этому чувству и не мог объяснить его. Нечто более важное и глубокое, чем простое желание быть причастным к подвигу.
— Я бы сказал тебе и папе, что вы знаете дорогу и правильно делите еду.