По заявке с Дыбра.
Очень вольная ассоциация со стихами
aequans.
Что-то меня потянуло на страшилки. ну и вот.
Каждую ночьКаждую ночь мы сидим и разговариваем. Вернее, говорю обычно я, а ты молчишь, лишь изредка покачивая головой или задумчиво опуская длинные черные ресницы. Иногда ты позволяешь мне гладить твои чудесные алые локоны. Ты смущаешься, и твои небесно-голубые глаза смотрят чуть растерянно, по-детски наивно. Ты кажешься такой юной — а ведь ты намного старше меня. Ты точно знала моих родителей, а может и деда с бабкой. Но я не знаю точно, а ты молчишь. Ты не любишь рассказывать о себе, а я не хочу быть навязчив. Лучшего слушателя, чем ты, не найти во всем мире, и я так боюсь расстроить тебя. Ты никуда не уйдешь — но вдруг тебе станет все равно, и тогда чудесные ночные разговоры утратят смысл.
723 слова.Ты принимаешь меня таким, какой я есть, не отворачиваешься, что бы я ни рассказал тебе. Не хвалишь и не осуждаешь — просто находишь в своем сердце место для еще одной грани моей личности. Тебе я рассказал, как в детстве выпусти погулять своего щенка, а того переехала машина. Родители тогда отругали меня для виду, но больше радовались, что не придется возиться еще и с моим питомцем. Им было все равно, и лишь тебе я смог выплакаться. В первые годы в школе я был глупым и болтал о том, что стоит держать при себе. Это был замкнутый круг. Я хвастался, что у меня есть настоящая возлюбленная, как у взрослых, а надо мной смеялись и издевались. Дети бывают изобретательными и жестокими, и я приходил домой, едва сдерживая рыдания, чтобы дождаться ночи и излить тебе душу. И от того ты становилась мне еще дороже. Такая родная, такая понимающая. Мне не о чем больше было рассказывать, и я так гордился своим счастьем... но счастье оборачивалось новой порцией унижения, и я снова шел к тебе за утешением. А ты слушала и понимала. Принимала.
Потом я стал подростком, натужно-дерзким и слишком витающим в облаках. Круг общения сменился, сменилась школа, и из объекта для издевательств я сделался просто чудаком, который стоит в стороне. Ты слушал о моих увлечениях, о книгах, что я прочитал. Я повадился писать ехидные памфлеты — тогда я грезил великими поэтами прошлого — на одноклассников, и ты смеялась, когда я зачитывал их. Я едва не позабыл о тебе — прости, дорогая, прости! — когда встретил свою первую любовь. Но любовь оказалась безответной, а объект ее — глупой бездумной куклой. Не то, что ты! Больше я тебя не предавал.
Взрослая жизнь течет от работы к дому и обратно. Бесконечное колесо, в котором, как белки, бегает большинство. Ничего удивительного. Меня считают угрюмым и нелюдимым, у меня толком нет друзей. Некоторые замечают, будто я вечно уставший и вымотанный. Но все это вздор. Они просто не знают о тебе.
Каждую ночь мы проводим вместе. Иногда я целую твои маленькие гладкие ладони, обнимаю узкие плечи, прикрытые тонкой кружевной тканью. Я не посягаю на большее, боясь низменной страстью разрушить волшебство. Мы просто сидим рядом, и ты слушаешь. Я говорю о своей жизни и с досадой осознаю, что один день неотличим от другого — но тебе неизменно интересно. Потом я признаюсь, как опостылели мне люди, как я не хочу, чтобы ночь заканчивалась. Не хочу выходить на улицу, не хочу никого видеть. Мне никто не нужен, кроме тебя, и я вовсе не огорчился бы, если бы они все исчезли. Тогда мы с тобой могли бы не прятаться. Я показал бы тебе целый мир, которого и сам-то толком не видел — ведь зачем это нужно, если я не могу разделить с тобой ничего, кроме ночных бесед? Сейчас мне вполне достаточно мира — маленького, таинственного, уютного, сотканного из лунного света, теней и старинной пыли — что открывается нам двоим. И в ответ на мои пылкие признания ты растягиваешь свои пухлые губки в улыбке. «Я тоже люблю тебя», — отвечаешь ты едва слышно. Или мне это только кажется — как знать?
Ты скромна и ничего у меня не просишь. Почти ничего. Еще в детстве ты пожаловалась, что у тебя стерлась алая помада, но я не смог стянуть подходящую у матери. Тогда я разрезал руку лезвием и алой кровью смочил твои губы. Так и повелось впредь. Ты красила губы, а еще немного пила, а потом мы были вместе. Со временем, с каждым годом ты просишь все больше, но мне не в тягость. Разве немного крови — большая цена за тебя?
Утром волшебство развеется. Я, как и обычно, усну сидя — чудак, держащий за руку старинную куклу с окровавленным ртом. Днем нет места волшебству, и ты засыпаешь. А я отправляюсь в серую жизнь, заполняющую время от ночи до ночи...Додать еще)