Поздравления псто)))

[elenrel]

 Айлэмэ, с днем рождения! Желаю, чтобы вдохновение тебя не покидало, а подлый зверь неписец забыл к тебе дорогу. Чтобы всегда находилось много хорошей и годной травы на самые разные темы. А еще, чтобы в жизни у тебя всегда находилось место для тепла, няшности и милоты)))

По поводу подарка... В общем, ты дала мне такую тему, что я размахнулась на очень многа букваф, но по некоторым причинам, потом простыню писать стало нереально. Так что я решила интригующе прерваться на самом интересном месте))) Но продолжение будет как только, так сразу.
Детеныш получился не ахэрский, а кое-какой другой, но все равно, имхо, прикольно.
Твердыня по траве, но с точки зрения эльфа, поэтому все равно жутенькая. Но есть няшные северяне)))
Блохи не ловлены вообще. Я честно-честно их всех выловлю, но чуть позже. Upd. Вот, более-менее отловила.
Начало нагло совпадает с предыдущим куском,и это не баг, а фича)))

И да, на всякий случай, предупреждение.
Под морем - гремучая смесь канона с апокрифами. Там есть персонажи, ситуации и идеи, которых в каноне не было и быть не могло. Всем, кроме адресата и тех, кто в теме, читать с осторожностью)))

(Читать.)

Морок хорош тем, что с его помощью можно заставить почувствовать такую боль, от которой, будь она настоящей, умер бы даже эльф. А еще можно наслать самый худший, самый глубокий и невозможный ужас, самое черное отчаяние. А потом можно дать надежду, за которую так трудно не ухватиться, даже когда знаешь, что все вокруг - ловушка, расставленная, чтобы затащить во Тьму. Боль. Страх. Отчаяние. Надежда. Иримэ видела тысячи мест и тысячи лиц. Тысячи голосов убеждали, просили, угрожали... Все было видениями и ложью. Иримэ привыкла ничему не верить и никого не слушать. Любой, кто представляется другом - враг. Любой, кто причиняет боль или угрожает - тем более враг. Ни на что не соглашаться. Ничего не принимать. Никого не слушать. Иногда были настоящие люди и настоящая боль - чтобы совсем запутать. Иримэ тогда уже плохо осознавала, кто она, почему она здесь, и чего от нее добиваются. Она помнила только одно: не открывать свой разум, ни на что не соглашаться, не верить ничьим увещеваниям. Она не знала, почему должна так делать, но эта убежденность была единственным якорем, удерживающим ее от безумия.
Время шло. Она не знала точно, сколько уже провела в Ангамандо - дни, годы, века? У нее не было никаких ориентиров, чтобы отсчитывать время. С ней было запрещено разговаривать тем людям в черном с серебром, которые приносили ей еду, чистую одежду и все прочее. Те, кому позволено было обмениваться с ней хоть какими-то словами, получили одобрение майа Лумрена, который был за нее "ответствен", или же лично Моргота, и никогда не сказали бы при ней лишнего.
Между бесконечными кошмарами и обманными видениями она на краткое время возвращалась в реальность. Тогда ее вели в маленькую темную камеру и приковывали к стене за руки, ноги и шею. Цепи были достаточно длинными, чтобы она могла спать - правда, только сидя. Здесь тоже невозможно было следить за временем. Кроме того, Ангбанд был высечен прямо в скальной породе, внутри гор или глубоко под землей, так что окон не было не только в камере, но и где-либо еще. Время суток тоже не было ей известно.
В камере она погружалась в тяжелый, беспокойный сон. В черную темноту без сновидений или же снова в те же кошмары - она не знала, виноват ли в этом Лумрен, или это всего лишь причуды ее истерзанного сознания. Получается, она вообще спала большую часть времени. Иногда спать не получалось, и она просто смотрела в стену. И вспоминала. Самый главным было почаще вспоминать, кто она, почему она здесь, и почему ей ни в коем случае нельзя сдаваться. А еще она клялась себе, что выберется из Ангамандо и поквитается с Лумреном, Сумрачной тварью, творцом ее безумия. А еще и с самим Морготом, который тоже приложил к этому руку.
В эти моменты она часто ощущала на себе взгляд. Но не со стороны маленького смотрового окошка в двери, а отовсюду, словно на нее смотрели стены и потолок. Словно на нее смотрела сама крепость. Со временем Иримэ все больше уверялась, что Ангбанд - живой. Твердыня разглядывала ее, очевидно, считая враждебным элементом, словно песчинку, попавшую в раковину моллюска. Сначала она пыталась раздавить ее, тоже сломать ее сознание и заставить впустить в свой вечно закрытый разум Тьму. Но ей, также как Мелькору и Лумрену, это не удалось, и она сдалась. Тьма давила теперь не так сильно, но постоянно и явственно. Твердыня формировала вокруг нее сгусток тьмы, пытаясь отгородиться - и от того аналогия с моллюском и раковиной становилась еще более верной. Но эта песчинка однажды разобьет свою жемчужину изнутри. Лалвендэ клялась себе и в этом.
В конце концов, эльда ко всему может привыкнуть, даже к боли, морокам, постоянно давящей на сознание Тьме и потере ориентации во времени и пространстве. И Иримэ привыкла. Настолько, что в одну из ночей (хотя совсем не обязательно, что это в действительности была ночь), когда к ней не шел сон, а мысли были поразительно ясными, она поняла, как сбежать.
Постепенно она стала все меньше и меньше реагировать на то, что происходило с ней в реальности. Не поднимала голову, когда охрана заходила в ее камеру, не пыталась заговорить. Если ей не хотелось спать, она все равно заставляла себя дышать медленней и глубже, чтобы выглядеть спящей. Вскоре она перестала сама брать еду и питье, но послушно ела, если их подносили ей ко рту. Голова ее была все время опущена, глаза закрыты. Она как будто не слышала, если к ней обращались, не сопротивлялась, если кто-то ее бил или слишком грубо вытаскивал из камеры. Иримэ была абсолютно беспомощна, словно маленький ребенок или аданский старик, выживший из ума. Изображать это все было трудно и неимоверно унизительно, но спустя долгое, невозможно долгое время, ее усилия были вознаграждены. Уверенные, что Лалвендэ их не слышит, охранники стали иногда переговариваться между собой, и из их слов она узнала, что битва Бессчетных Слез, окончившаяся для нее для нее пленом, была двадцать три года назад, а изображает беспомощность она уже несколько месяцев. Также из их разговоров иногда становилось ясно, день сейчас или ночь. Как оказалось, ее приводили в камеру в разное время суток, руководствуясь не световым днем, а только лишь планами Лумрена и Моргота. Впрочем, она заметила, что чаще это происходит днем, потому что для них обоих ночь была удобней.
Осознание времени стало еще одним якорем, который не давал ей окончательно сойти с ума или сломаться.
Постепенно при ней стали вести более содержательные беседы. Как оказалось, Лумрен нисколько не обеспокоен ее состоянием и уверен, что исцелит ее, как только добьется успеха. Более того, он считал, что теперь его победа близка.
Иримэ перестала вяло переставлять ноги, когда ее вели к майа для очередных мучений, и теперь ее несли туда на носилках. Через некоторое время с нее сняли оковы, а в камеру поставили узкую койку, на которой она теперь лежала. Также к ней приставили девушку-северянку, которая должна была за ней ухаживать. Эту девушку ей заранее было немного жалко. Она имела небольшой, судя по всему, недостаточный талант к тому, чтобы стать одной их тех, кого в Ангамандо называли "Видящими", но все же смотрела на нее не только физическим зрением. Северянка привязалась к ней и в какой-то мере восхищалась ее волей. Кажется, она немного жалела ее. Иногда она оставалась в камере дольше необходимого и что-то рассказывала Иримэ, не ожидая, конечно же, ответа, как разговаривают с больными, находящимися без сознания. Северяне, как и эдайн, верили, что такие односторонние беседы не дадут душе несчастного уйти. Из-за какого-то суеверия она не называла своего имени, но про себя Лалвендэ окрестила ее Ломэлоттэ, Цветок-в-тени.
Иримэ приходилось лучше контролировать себя, чтобы аданет не уловила изменение ее настроения и не поняла, что ее состояние на самом деле обман. Это было проблемой, при том, что эльфийке трудно было оставаться спокойной, осознавая, что она должна сделать с этим, пусть обманутым, но совсем не желающим ей зла существом.
Наконец, когда охрана стала вести себя совершенно расслабленно, и с разрешения Лумрена ее количество сократилось до двух человек, Иримэ поняла, что пора действовать.
В очередной раз ее переложили на носилки и потащили в покои Лумрена. Двое северян несли их, еще двое, вооруженные, шли спереди и сзади. Ломэлоттэ шла рядом с ней и держала ее руку. Это последнее обстоятельство было хуже всего, но выбора не было. Когда маленькая процессия оказалась в пустом и безлюдном участке коридора, Иримэ резко встала и спрыгнула с носилок. Девушка оказалась к ней ближе всего, и от неожиданного удара в лицо она отлетела к стене и ударилась головой об камень. Ломэлоттэ потеряла сознание, но была жива, и это была единственная возможная благодарность за ее заботу.
Первый из охранников оглянулся и попытался вытащить меч, но не успел. Иримэ подскочила к нему, перехватила и вывернула его руку и вырвала клинок. Теперь, когда у нее было оружие, побег становился гораздо проще. Северяне были неплохими бойцами, но с ней они сравниться не могли, и спустя несколько мгновений все, кроме девушки, были мертвы. Никто не успел убежать, чтобы позвать подмогу.
Иримэ бросилась прочь.
Она не знала, где выход, у нее не было об этом даже самых приблизительных представлений, так что Лалвендэ просто неслась по коридорам куда глаза глядят. Иногда ей удавалось скрыться к в каком-нибудь боковом проходе от проходящих патрулей, а если нет - она яростно бросалась на них, и мало кто мог ей хоть что-нибудь противопоставить. За время, проведенное в неподвижности она немного потеряла навык, но тело быстро вспоминало привычные движения и приемы, к тому же, даже сейчас против людей ее умений вполне хватало.
В Ангбанде поднялась тревога. На пути Иримэ попадалось все больше вооруженных людей, и число их в каждом отряде тоже увеличивалось. Это становилось проблемой, поскольку каждый такой отряд теперь мог существенно задержать ее, а полученные в бою мелкие раны рано или поздно должны были начать сказываться. Но даже тогда, когда вокруг никого не было Иримэ не оставалась одна. Твердыня Тьмы следила за ней. Теперь она не пыталась отгородиться от нее, а снова стремилась раздавить и уничтожить. Пол и ступени лестниц неожиданно становились странно скользкими, либо на пути попадались отколовшиеся от стен мелкие камешки, о которые Иримэ спотыкалась. Через некоторые проходы было тяжело бежать, движения замедлялись, словно она пыталась двигаться сквозь толщу воды. Сначала Ангбанд выводил к ней побольше северян, облегчая им задачу. Но вскоре, судя по всему, крепость поняла, что это приводит только к большему количеству жертв, а Лалвендэ все равно удается через них прорваться. И в какой-то момент обходить патрули стало неожиданно легко. Как бы ее ни разыскивали, всегда попадался нужный поворот, за которым можно было скрыться.
Только вот все свободные коридоры и лестницы вели вниз, в самые глубокие подземелья. Туда, откуда не выбраться.
Иримэ понимала, что ее загоняют, но идти в одиночку сражаться со всеми войсками Моргота было бы самоубийством. Твердыня, словно тело больного адана, стремилась как можно скорее избавиться от вредоносной заразы. И Лалвендэ оставалось только надеяться, что такая "зараза" ей не по зубам.
Время снова остановилось, потому что в Ангбанде действительно не было дня и ночи. Иримэ пряталась, если врагов оказывалось слишком много, и принимала бой, если это было разумно. Постепенно она спускалась все глубже и глубже, много ниже уровня земли. Здесь ей реже встречались люди, но чаще орки или разного рода морготовы твари, некоторым из которых она не знала названий. Сама крепость тоже менялась. Если "наверху" каждый коридор, галерея или комната представляли собой произведение искусства, сочетание природной красоты камня и резьбы, подчеркивающей гармонию его структуры, то "внизу" были в основном грубо высеченные в скале проходы, многие очень сырые или нестерпимо жаркие, но главное, наполненные Тьмой настолько, что казалось, поглощают любую искорку неискаженной жизни, стоит ей там оказаться.
В Твердыне жили тысячи и тысячи людей и орков, а также множество майар и других странных существ, о чьем происхождении можно было узнать разве что от самого Врага Мира, но крепость была настолько огромна, что казалась довольно пустой, и всегда можно было найти коридор или залу, в которой годами никто не появлялся. Иримэ блуждала по Ангамандо много дней. Она не получила серьезных повреждений, которые вынудили бы ее остановиться, но крепость словно мешала ей раздобыть еду, воду или оружие взамен потерянного, если такое случалось. Она была так голодна, что порой живот сводило судорогой, а голова неприятно кружилась, и так страдала от жажды, что вынуждена была слизывать капли конденсата со стен. Однако она неизменно находила или забирала с боем то немногое, что было необходимо ей для выживания. Встреча с ней стоила жизни многим людям и оркам и даже некоторым из слабейших майар. Первый меч, который она забрала у северянина, превратился в кусок оплавленного металла, когда на своем пути она повстречала валарауко. Лалвендэ не стала вступать с ним в честный поединок - вместо того она упала на пол и, пользуясь разницей в росте, прокатилась к его ногам, а затем изо всех сил рубанула клинком по колену. Результатом стала потеря оружия, ожоги и необходимость искать новую одежду вместо почти сгоревшей - но и возможность бежать дальше.
Однако как бы отчаянно она ни сражалась и как бы ни боролась за жизнь, она спускалась все ниже, пока переходы и комнаты не стали более всего напоминать вырытые в камне огромные норы. Здесь она долгое время не встречала ни одного живого существа, но иногда из проходов тянуло запахом обгоревшей или гниющей плоти. А еще другим запахом - не поддающимся описанию, тяжелым и терпким, густым и напоминающим запах нагретого железа. А через многие тысячи ударов сердца - это был единственный временной ориентир, который у нее еще оставался - она оказалась в огромном, полностью лишенном света зале, гулком и, казалось бы, пустом. Но на самом деле пустым он не был. Прислушавшись, Иримэ уловила тихий, неразличимый поначалу шелест, почувствовала текучие движения гибкого змеиного тела неведомого существа. Хотя нет, она уже догадывалась, кто был здешним обитателем.
Шелест приближался, поскольку существо, видимо почуяло незваную пришелицу. Оно двигалось плавно, но довольно быстро, и очень скоро напротив Иримэ раскрылись два огромных глаза, круглых, с черными вертикальными зрачками и огненно-желтой радужкой, расцвеченной кроваво-красными искорками. Существо смотрело на нее с совершенно неожиданным для такого случая любопытством, незамутненным и детским...